Abstract

В статье анализируются подходы к определению «интересов ребенка» как понятия и принципа, возникшего в контексте международного применения Конвенции о правах ребенка. «Интересы ребенка» не имеют четкого определения и становятся открытым к наполнению и интерпретации понятием. Представления о том, что значит действовать в «интересах ребенка», могут заключаться подчас в противоположных практиках в зависимости от того, кто именно исполняет действие. В статье рассматривается возникновение понятия «интересов ребенка» в качестве одного из принципов Конвенции о правах ребенка, отмечено различие между «мнением» ребенка и его «интересами», которые соотносятся между собой в зависимости от подхода к осуществлению детских прав. Дается краткий обзор критических работ, посвященных понятию «интересов ребенка»: это понятие критикуется за бессодержательность и умаление прав детей относительно прав взрослых. Еще одна линия дискуссии связана с возможной заменой этого понятия другими более точными и релевантными концепциями. Одновременно с этим теоретические разработки из области социальных наук позволяют контекстуализировать детство и представления об «интересах детей» во временных, социальных и культурных рамках. Внимание уделено и российской практике инкорпорирования понятия и принципа «интересов ребенка» в рамках политического контекста. Автор соотносит «интересы ребенка» с понятием рационализированного мифа, предложенного Дж. Мейером и Б. Роуэном для исследования необходимых структурирующих элементов для деятельности организаций. «Интересы ребенка» в этой перспективе предстают необходимым элементом рационализации действий разных акторов в отношении детей.